Когда Редьярд Киплинг опубликовал сказки, в которых говорилось о том, как у верблюда появился горб, а носорог обзавелся морщинистыми кожными складками, он сказал, что эти истории убаюкают его дочь только в том случае, если будут рассказаны «просто так», без каких-либо витиеватостей. «Сказки просто так» таким образом стали синонимом обворожительно простых мифов. Однако, одна из сказок Киплинга все же оказалась наполовину правдой.

Леопард и Эфиоп были голодны, потому что Жираф и Зебра переселились в густой лес, и их стало невозможно поймать. Тогда Эфиоп изменил цвет своей кожи на темно-кроичневый, чтобы можно было незаметно подползти к добыче. Кроме того своими чернильными пальцами он понаставил пятнышек на шкуру Леопарда так, чтобы его друг тоже мог охотиться, не выдавая себя. В целом, не считая эпизода с Эфиопом, эта история верна. Статья, вышедшая недавно в одном из научно-популярных журналов о биологии, цитирует Киплинга: семейство кошачьих приобрело свой окрас в «таких местах, где полно деревьев и кустов, отбрасывающих пятнисто-полосатые тени». Исследование, о котором говорилось в данном материале, выявило связь между узорами на спинах тридцати пяти видов кошачьих и их местом обитания, а также привычками, которые вместе с некоторыми другими факторами оказали влияние на камуфляжную раскраску животных. Загадки, правда, остаются. К примеру, гепарды пятнисты, хотя предпочитают открытые пространства для охоты. Этого следовало ожидать, ведь следы эволюции также запутанны, как следы леопарда в лесу.

Теория естественного отбора началась как одна из «сказок просто так» за две тысячи лет до Дарвина, о чем последний узнал несколько лет спустя после публикации работы «О происхождении видов» в 1859 году. Работник городской администрации графства Суррей отправил ученому письмо, в котором привел слова Аристотеля, цитировавшего в свою очередь невероятную историю, рассказанную Эмпедоклом. Согласно Эмпедоклу, животные были составлены из попавшихся под руку частей: 

«Выросло много голов, затылка лишенных и шеи/Голые руки блуждали, в плечах не имея приюта/Очи скитались по свету, одни, безо лбов сиротея». Когда выяснилось, что определенный набор частей тела весьма полезен для жизни, то удачливые животные, обладавшие им, «выжили, приспособившись к окружающей среде, те же, кто избрали для себя иной путь, погибли». В последующих изданиях «О происхождении видов» Дарвин приводил ссылку на рассказ Эмпедокла, отмечая: «Здесь мы наблюдаем аллегорическое понимание теории естественного отбора».

Сегодня биологи стараются избегать присваивания любой человеческой особенности эволюционное происхождение, то есть говорить, что та или иная черта возникла потому что давала репродуктивные преимущества. Этим понятием часто «злоупотребляют для того, чтобы решить несуществующие проблемы», предупреждает Джордж Уильямс, влиятельный биолог-эволюционист. Однако когда нужно изучать проблему самому, трудно внимать подобным предостережениям. Искушение выразить наши идеи при помощи эвоюционистких «сказок просто так» очень велико. Стивен Джей Гулд  — гарвардский палеонтолог, научно-популярный писатель, умер в 2002 году — в 1978 году говорил, что отсутствию серьезных доказательств в подобных случаях зачастую просто не придают значения (вероятно, именно он первым употребил киплинговский термин в уничижительном смысле). Объектом его насмешки прежде всего выступала социобиология и ее растущие амбиции. Годом ранее Роберт Триверс, основатель социобиологии как дисциплины, в журнале Time заметил: «рано или поздно политические, юридические, экономические науки, психология, психиатрия, антропология  — все это станет лишь ответвлениями социобиологии». Социобиологи полагали, что концепция естественного отбора является ключом ко всем наукам о человеке, поскольку раскрывает эволюционную природу человеческого поведения. Стивен Джей Гулд не оспаривал работы о пчелах, осах и муравьях, но увязывать поведение человека и его эволюционное прошлое считал попросту опасным, не в последнюю очередь потому, что отделить биологию от культуры крайне сложно. Гулд полагал основную цель социобиологии — сведение всех наук о человеке к теории Дарвина — бесперспективной.

Но мечта эта до сих пор жива. Новая книга Дэвида Береша, профессора психологии и биологии в университете Вашингтона в Сиэтле, “Homo Mysterious: Evolutionary Puzzles of Human Nature” (Oxford) непреднамеренно иллюстрирует, как «сказки просто так» о человеческой природе могут быть выгодно проданы. Раскрывая обычные эволюционистские трюки, при помощи которых трактуют сексуальное поведение, умственные способности, религию и искусство, Береш в то же время показывает, насколько мы все еще далеки от разговоров об эволюции разума. 

У эволюционных психологов амбиции чуть менее империалистические, чем у их предшественников-социобиологов из семидесятых, однако и они весьма претенциозны. «Через призму эволюции можно пристальнее взглянуть на такие прикладные дисциплины, как юриспруденция, медицина, бизнес и образование», - пишет в своей новой книге “Sex, Murder and the Meaning of Life" Дуглас Кенрик из университета Аризоны. В последнем издании учебника Дэвида Басса из Техасского университета в Остине “Evolutionary Psychology: The New Science of the Mind" сообщается, что эволюционный подход может свести воедино несопоставимые до того ответвления психологии, кроме того он начинает трансформировать методы изучения искусства, религии, экономики и социологии.

Существует множество группировок в этой относительно новой науке о разуме. Одна из самых влиятельных возникла в восьмидесятых годах в Санта Барбаре, университете Калифорнии. Ее идеи стали популярными благодаря книгам Стивена Пинкера и других в девяностых, кроме того ей удалось расположить к себе многих журналистов, пишущих о науке. Основное внимание здесь уделяется тем трудностям, с которыми пришлось столкнуться нашим предкам во времена Плейстоцена (то есть приблизительно миллион семьсот десять тысяч лет назад), когда они еще были охотниками и собирателями в африканской саванне. Ученые тогда придумали весьма остроумный слоган: «В наших новеньких черепах мозги каменного века». Под мозгами подразумевается некий набор программ, выработавшихся в результате естественного отбора, которые теперь составляют то, что принято называть человеческой природой. Проще говоря, мы — это только приложения для не очень-то умного смартфона Фреда Флинстоуна. Теория полагает, что нужно лишь разобраться, что это за приложения, тогда станет понятно, для чего в принципе был предназначен разум.

Предназначен ли? Теория естественного отбора обязана своим успехом прежде всего тем, что объясняла, как природа, кажущаяся чьим-то творением, на самом деле им не является. Так Леопарду не нужен Эфиоп (или Бог), чтобы заполучить пятна на шкуре. Чаще всего, когда биологи образно выражаются о творении или о целях эволюции, это ровным счетом ничего не значит. Просто это довольно удобное условное обозначение, если не касаться дальнейшего планирования. Однако данное объяснение всегда забывается, когда речь идет о предназначении нашего разума и поведения.

Береш пишет, что «мозговой функцией является координирование работы внутренних органов и внешнего поведения таким образом, чтобы извлечь максимум выгоды из достижений эволюции». Звучит довольно прямолинейно. Проблема в том, что эволюция должна идти на компромиссы, поскольку имеет дело с подручными материалами и пытается решить несколько задач одновременно. Любаятрансформация может оказаться просто неудачной заплатой с точки зрения естественного отбора, даже если в целом получившееся существо - это лучшее, что могло быть создано в данных обстоятельствах. Если бы природа всегда следовала самым простым схемам, путь эволюции можно было бы проследить гораздо проще, но природа не может позволить себе такой роскоши.

Теоретически, если вам удалось выявить, каким образом мозг приобрел свой нынешний вид, то это может пролить свет на то, как он собственно работает. Но вам необязательно знать, как проходила эволюция органа, чтобы понимать, как он устроен. Сердце, например, такой же продукт эволюции, как и мозг, а Уильяму Харви удалось понять, как оно работает за два века до открытия естественного отбора. Ни одна из наиболее солидных постдарвинистких теорий ментального устройства — работы Ноама Хомского о языке и Дэвида Марра о зрении — не была построена на эволюционистском подходе.

О религии Береш пишет следующее: дарвинистское мышление в ближайшем будущем не изменит нашего понимания этой сферы. Мы даже не знаем, почему мы лишены шерсти или ходим на двух ногах, так что найти корни религиозных верований кажется слишком имперской задачей. Но неустрашимый Береш все равно исследует, чем религия могла быть полезна первобытному человеку.  Например, она могла быть побочным продуктом любопытства, вызванного природными явлениями, или желанием общения. Возможно, религиозные верования и практики помогали людям координировать свои действия с другими общинами, отчего они становились менее эгоистичными или одинокими, чувствовали себя более реализовавшимися. И хотя Береш не настаивает ни на одном из вариантов (да и как он может, ведь учитывая количество прошедших лет, никто не в состоянии сказать наверняка), но делает умозаключение: «очень вероятно», что религия обязана своим появлением естественному отбору. (Предпосылки для такого вывода не приведены, так что он  кажется скорее эдаким символом веры). Автор полагает, что в какой-то мере «прочные позиции» религии так же связаны с естественным отбором, что говорит о его устаревших знаниях в этой области. Историки и ученые, занимающиеся социальными науками, очень многое могут сказать о том, почему религии процветают в данном конкретном отрезке времени и месте, а не в другом, почему сейчас впервые за всю историю человечества в мире насчитывается сотни миллионов неверующих, почему религия лишь чуть больше, чем красивый обычай, в странах вроде Дании и Швеции. Даже если бы все истории об эволюции были правдой, сложно представить, что им есть, что к этому прибавить.

Проблема при попытках воссоздания пути развития разума из материалов эпохи плейстоцена заключается в том, что мы не знаем точно, чем уже обладал разум в каменном веке. Даже если возможно придумать правдоподобную историю о том, как те или иные модели поведения помогали ранним охотникам и собирателям выживать и размножаться, те же модели могли возникнуть раньше и совсем по иным причинам. Дарвин предвидел потенциальные искушения для ученых, когда писал о родничках, делающих череп младенцев человека и других млекопитающих довольно эластичным. Кто-то может заключить, что эта особенность возникла для облегчения прохождения плода по родовому каналу, но, кажется, это просто часть парадигмы развития скелета. Птицы и рептилии вылупляются из яиц, однако у них тоже наблюдается подобная особенность.

Учебники по эволюционной психологии полагают, что арахнофобия - адаптационный механизм, вызванный страхом перед смертельным укусам паука. Другими словами, мы происходим от человекоподобныхх слабаков, которые выжили, потому как держались от пауков подальше. Эта теория подкрепляется наблюдением: некоторые люди остерегаются пауков или змей с пеленок. И все же нет оснований полагать, что пауки в каменном веке представляли большую опасность, чем сегодня. Ученые, занимающиеся фобиями, выявили некоторые паучьи черты, которые могут пугать несколько сильнее, чем собственно укусы, к примеру, их непредсказуемые и стремительные движения. Естественный отбор возможно сыграл какую-то роль в появлении определенного набора объектов: вызывающих отвращение, но это было так давно, что психологи-эволюционисты не очень-то заинтересованы в настоящих причинах, им больше по душе сказки про первобытного человека.

Бало бы неплохо узнать, почему некоторых людей парализует страхом при виде пауков, почему другие наоборот любят этих насекомых, конечно, у последних даже есть своя группа на фейсбуке. Большинству же людей вообще все равно. За одним весьма значительным исключением, эволюционным психологам нечего сказать о разнице между людьми, они скорее занимаются сходствами. Вероятно, поэтому большинство психологов, которые рассматривают нетривиальные случаи, все еще не спешат заявить о своей приверженности эволюционистскому подходу.

Исключение же составляет разница между мужчинами и женщинами: эволюционные психологи очень озабочены проблемами секса и женского тела. Береш долго смакует тему, почему в наиболее фертильный период у женщин, в отличие от шимпанзе, не появляются ярко-розовые сексуальные припухлости в аногенитальной области. По его мнению, у самок больших человекоподобных обезьян есть несколько причин скрывать время овуляции. Возможно, это что-то вроде игры «чем дольше парень гадает — тем дольше пробудет со мной»: если самец не может понять сразу, когда его пассия фертильна, ему нужно пробыть с ней больше месяца, чтобы убедиться, что потомство его. Среди других предположений: неафишируемая овуляция дает самкам большую свободу в выборе партнера, вероятно, снижая ажиотаж в стане самцов.

Все это весьма занятно, как занятна и прочая возня Береша с одиннадцатью эволюционистскими теориями о природе женского оргазма, относительно которого он не сделал сколько-нибудь удовлетворительного заключения. Скрытая же овуляция кажется отличной иллюстрацией того, что Джордж Уильямс называл несуществующей проблемой. Береш не очень убедительно пытается доказать нам, что отсутствие розовых припухлостей у женщин требует изучения, хотя изучения требует именно что наличие их у шимпанзе. В конечном счете, шимпанзе в нашем семействе обезьян стоят особняком. И есть основания полагать, что самки более или менее общего предка человека и шимпанзе могла обнаруживать слабые внешние признаки овуляции. 

Самая простая теория относительно исчезновения припухлостей во время овуляции может сводиться к тому, что наши предки начали ходить на двух ногах и минусы от такой вот рекламы стали перевешивать плюсы. Припухлости на несколько дней затрудняли ходьбу, расходовалось больше энергии, воды. И затем это уже не очень работало как сигнал, ведь самки больше не прыгали по деревьям, светя задом перед самцами.

Еще большая трудность досаждает эволюционным психологам и побуждает их к спекуляциям на сексуальную тему. Работы в этой области настолько неостроумны, что их можно смело поместить на полочку между народной мудростью и стереотипами сегодняшнего дня.

Дарвин встроил предрассудки Викторианской эпохи в свое понимание идеи эволюции полов. Он писал, что в целом мужчина всегда добивается лучших результатов, касается ли этого умственного или ручного труда, кроме того он также рассматривал борьбу за половых партнеров и просто борьбу за выживание, чтобы объяснить данное явление. Он также отмечал, что некоторые черты, присущие женщинам, встречаются у менее развитых рас, следовательно тех, которые еще не достигли высокого уровня развития цивилизации.

То, что в настоящее время отметили эволюционные психологи, — это разница подходов у мужчин и женщин при выборе партнеров. Они потратили десятилетия на то, чтобы собрать студентов в колледжах, пытаясь придать значимости своим исследованиям на тему, кого хотели видеть в своей каменной постели первобытные люди. «Мужчины высоко ценят молодость и физическую привлекательность, в то время как женщины больше обращают внимание на богатство и статус (против физической привлекательности они, правда, тоже не возражают)», подводит итог в своей новой книге “Games Primates Play” Дарио Маэстрипьери, биолог-бихверорист из университета Чикаго. Кроме этого там говорится о том, что мужчины больше заинтересованы в случайных связях, что ревность на почве секса работает по-разному у мужчин и женщин (мужчин больше заботит физическая верность, а женщин - эмоциональная); все эти нюансы могут быть объяснены тем, что наши далекие предки стремились оставить после себя как можно большее потомство. Многие из этих объяснений основываются на предположении о том, что поиск большего числа партнеров для мужчины выгоднее, чем для женщины.

Вполне вероятно, что через сто пятьдесят лет то, что мы сегодня знаем о мужчинах и женщинах, будет казаться нелепостью, как сегодня милым старомодным чудачеством нам кажутся мысли Дарвина по этому поводу. Модели сексуального поведения могут меняться достаточно быстро: например, согласно исследованию 1994 года, вероятность того, американские женщины, воспитанные в 60-е занимались сексом с пятью и более партнерами до достижения двадцатилетнего возраста, в десять раз выше того, что такое же количество партнеров имели женщины в 20 лет, жившие ранее. Что же до врожденной женской тяги к богатству и статусу, интересно, какое еще поведение могли они выработать в мире для мужчин и управляемом мужчинами? Хотя сейчас в некоторых местах приобрести власть, не выходя замуж, для женщин проще, чем когда-либо, экономическое неравенство вовсе не исчезло. Даже в самых эгалитарных странах Скандинавии средний заработок работников-мужчин на десять процентов выше, чем у их коллег женского пола. В США более 90 % высшего менеджмента —мужчины.

Исследование отношения полов к случайному сексу, проведенное в 48 странах Дэвидом Шмиттом, психологом университета Брэдли в Пеории, штат Иллинойс, выявило большие различия между мужчинами и женщинами. Однако там, где женщины имели больше свободы, разница была не столь велика, полного же сходства замечено не было нигде. Различия, встречавшиеся постоянно, Шмитт склонен объяснять эволюционным приспособленчеством. При этом он отмечает, что его находки имеют весьма ограниченную ценность, так как строятся на анкетах, заполняемых самими опрашиваемыми. Кроме того, все его респонденты были родом из современных стран, преимущественно студенты колледжей, среди них не наблюдалось охотников и собирателей или представителей небольших племенных сообществ. 

В целом, слабой стороной исследований в области психологии и бихевиористской экономики является то, что почти все они проводятся людьми, принадлежащими к западной культуре, в индустриальных странах, а в выборку включают в основном студентов преимущественно из колледжей США. Для психологов эволюционистов это особенно плохо, ведь они пытаются выявить универсальные черты всего нашего вида. Американские студенты колледжей, безусловно, очаровательны, но вряд ли их можно считать репрезентативными для человечества в целом.  Сравнительно небольшое количество экспериментов, проведенных не в странах Запада, показало насколько своеобразен разум американских студентов, будь то речь о пространственном ощущении, реакциях на оптические иллюзии, стилях размышления, кооперативном поведении, понятиях честности и рискованных стратегиях. Джозеф Хенрих и его коллеги из университета Британской Колумбии (Канада) недавно пришли к выводу, что ученики колледжей США – самая плохая из возможных подгрупп населения для изучения человеческой психологии. Единственное их преимущество для исследователей – доступность. Ближайшие родственники человека давно вымерли, селекционные эксперименты над людьми запрещены (да и потом это бы заняло слишком много времени), а ментальная жизнь наших предков оставила о себе воспоминания только в качестве немногих окаменелостей.

Вероятно, не надо уделять так много внимания тому, могут ли эволюционные психологи доказать появление той или иной характеристики тем, что она была нужна на просторах африканской саванны. Если бы они и впрямь занимались историей, то не водили бы студентов за нос так долго. В обзоре методов эволюционной психологии, опубликованным прошлым летом в одном из научных журналов о биологии, делается следующее очень простое заключение. Чтобы подтвердить любую гипотезу относительно того, как формировался человеческий разум, кроме прочих вещей нужно определить, как люди думают и поступают сегодня. Сделав это, вы поставите точку в вопросе о работе разума, а то что было в каменном веке, на самом деле, не так уж и важно. Не столь принципиально, как вырабатывались те или иные особенности и модели поведения, главное то, что они есть.

Почему же тогда психологи-эволюционисты настаивают на том, что политики и ученые, занимающиеся социальными науками,  должны обращать внимание на эволюционное происхождение типов поведения людей? В теории, исторические догадки могли бы указать на лучшую в том или ином случае модель реагирования, правда, сколько-нибудь убедительных примеров здесь привести не удается.

В начале восьмидесятых годов широко обсуждалось исследование канадских психологов Мартина Дэли и Марго Уилсон, в котором ученые предположили, что родители больше склонны притеснять приемных детей, а не собственных отпрысков. Они объяснили это тем, что наши далекие предки стремились оставить после себя как можно большее потомство, следовательно дорожили своими отпрысками, в настоящее время это проявляется в том, что приемные дети получают меньше любви, чем биологические. Дэли и Уилсон, проанализировав базу данных о плохом обращении с детьми, выяснили, что мужчины более склонны к убийству приемных детей. Спустя тридцать лет эта редкая находка все еще преподносится как триумф эволюционной психологии.

В фольклоре и литературе (не считая "Гамлета" и "Дэвида Копперфильда") превалирует образ злой мачехи, так что вероятно дурной нрав отчимов и стал для кого-то открытием. (Россини, например, вообще в своей вариации на тему сказки о Золушке, «одарил» ее именно злым отчимом). Даже отодвинув на второй план верность доказательств эволюционного происхождения этого явления, сможет ли эта информация помочь предотвратить случаи дурного обращения с детьми? У большинства детей нет отчимов, большинство отчимов ни с кем плохо не обращаются, а весьма внушительное количество ребятишек страдает от рук собственных отцов. Исследование, проведенное в Колумбийском университете в 1998 году, показало, что приемный отец вовсе не показатель риска. (Случаи изнасилования отчимом приемных дочерей, однако, является довольно серьезной проблемой. Правда, Дэли и Уилсон не делают никаких заключений относительно этого хорошо известного феномена).

Эволюционные психологи указывают на другие работы, которые, по их мнению, имеют практическую пользу. Например, предполагается, что репродуктивные стратегии помогут объяснить, почему молодые мужчины намного более жестоки, чем  пожилые женщины. Интерес к данному вопросу заставил ученых составить классификацию убийц по возрасту во всем мире. (Теория заключается в том, что в древние времена у молодых мужчин было больше шансов на соитие, если они были готовы идти на риск в борьбе за партнершу или свой статус). Возможно, когда-то эти знания пригодятся. И все же, когда какого-нибудь подростка зарежут у ночного клуба, ни одному полицейскому не придет в голову посещать вечерние курсы по эволюционной психологии, чтобы понять: это точно не дело рук сумасшедших старушек. Также говорилось о том, что книги полезных советов от пикаперов являют собой позитивный пример использования эволюционной психологии в повседневной жизни, преимущественно в барах. Полевые испытания , правда, все еще продолжаются. 

В конце своей книги Береш задается вопросом: почему наш разум склонен слепо верить простым объяснениям, хотя зачастую они могут быть ложны. Довольно верное замечание. Но оно лишь подтверждает нашу любовь к размышлениям в целом, которая и служит всему разгадкой. Возможно, этой склонности тоже существует какое-то эволюционистское объяснение.