Частная жизнь
Вместо вступления

Говорят, чем старше человек становится, тем больше начинает ценить серый цвет. Речь, конечно, не о сером цвете одежды. А о типе мышления или отношении к жизни.
Когда мне было чуть более 20, я обожала черный цвет. Вы знаете, тот самый - радикально черный. Цвет распада, смерти. То время ведь не просто так называется "нежным возрастом". Именно в тот период своей жизни человек чувствует себя как безлистое дерево, голинка. Которое, встреться оно в пустынной местности, может обнажить сердечную ранимость, заставить задуматься о краткости жизни и почувствовать дыхание смерти. Голинка вроде бы и растение и в то же время вовсе и не растение. Это своего рода доказательство сосуществования упадка и прилива жизненной энергии, тоненькая ниточка между жизнью и смертью. Точно такая же, какая связывает гармонию с кризисом, тупиком. Ведь человек в любой момент может попасть в засаду, угодить в ловушку. Например, просто прогуливаться по улице и попасть в тупик. А еще бывает, ты как будто бы разговариваешь с хорошо знакомым тебе человеком, и он, этот человек, страстно кивает головой, соглашаясь с тобой. Выражает понимание, стало быть. А потом вдруг начинает рассказывать то, что, по его мнению, ты имеешь в виду. Но, проблема в том, что все, что он рассказал и, якобы, понял - прямо противоположно тому, что на самом деле имел в виду ты. В таких ситуациях рождается ощущение полной нелепости происходящего. И это ощущение вдруг переходит на ваши с ним взаимоотношения, когда ты вдруг понимаешь, что вас с этим человеком больше ничего не связывает.
Так вот, в младые годы, цвет, который сопутствует тебе везде и всюду; который сидит в твоей голове - это, конечно же, черный. Черный - это и холод, и отторжение, и такой себе Абсолют в квадрате. Черный - это и отрицание, и протест…. Цвет этот словно показывает: ты не с мейнстримом, ты не идешь козлищем в стаде на заклание. Черный - это сама негармоничность, это возмущение существующими порядками и правилами. Он таит в себе и противоестественность, и предательство. Черный - это взгляд людей, ставящих все под сомнение. Это крик: "Не верю!". И своего рода точка невозврата. И недружественный взгляд на мир. Черный - это цвет тех, кто посмел дотянуться до смерти. Короче говоря, черный - это цвет молодости!
А когда молодость проходит, у тебя не остается больше морального права на черный цвет - цвет максималиста….
Теперь я люблю серый цвет. Серый, в сравнении с черным, является более незаметным, каким-то подконтрольным, сдержанным. Не таким кричащим. Серый не такой твердый, как черный, и не так режет глаз. Серый более эластичен, он ближе по своей гамме к бездонному небу. Но серый, вопреки расхожему мнению, это не «полный упадок духа», серый - не значит «разочарование и тоска», у серого может быть даже больше внутреннего потенциала, чем у черного.
Что такое серый? Это когда ты чего-то не понимаешь, но думаешь, что в этом и не обязательно должна быть логика. И даже готов с этим смириться. Серый - это когда молодость ушла, и ты уже не можешь своевольно раскрывать рот, чтобы озвучить свое истинное мнение. Это когда не только словами, но даже мимикой и жестами тебе не выразить свих чувств. Серый - это когда ты все глубже и глубже закапываешь собственную неповторимость, когда хоронишь свою индивидуальность; когда кажется, что и нет у тебя лица как такового, потому что оно спрятано где-то глубоко-глубоко в твоем сердце. Серый - это когда понимаешь, что жизнь невозможна без падений и огорчений, но, тем не менее, требуешь от нее исполнения своих желаний. Ты снова и снова хочешь испытывать кураж от успеха, вернуть себе былую смелость, поэтому и требуешь. Серый – в итоге - это осознание великой несправедливости мира. Но, ты понимаешь: по сравнению с этой великой несправедливостью, небольшие недоразумения кажутся милостью свыше. Еще серый - это когда на тебя со всех сторон рушатся беды и напасти, а ты, при этом, умудряешься сохранять чувство юмора. А, самое главное, серый - это когда понимаешь: пусть все так, но ты готов сказать жизни: «да». Ведь серый цвет позволяет тебе видеть в недруге друга, и даже с уважением опускать перед ним голову. И перед лицом опасности не складывать руки и не отчаиваться, а наоборот - рваться в огонь и в воду, жертвовать собой, уничтожать себя для того, чтобы в долгосрочной перспективе продвинуться хоть на шаг вперед ... И это – тоже серый цвет.
Серый – это и безмолвие, и великодушие, и улыбка, и ...
Если тебя превратно поняли, объяснись, если можешь. Если не можешь - не объясняйся, ведь есть еще время впереди. А, даже если дни твои сочтены, то и тогда не следует паниковать, так как смерть - это не конец. Даже, когда жизнь заканчивается, понимание остается. Некоторое понимание приходит слишком поздно, приходит издалека. Бывает, начинаешь ссориться с родными из-за каких-то пустяков…. Нервы-нервы…. В таких случаях лучше всего как можно меньше выступать, и если нельзя уладить ссоры на месте, лучше всего покинуть «поле брани» и пойти в магазин. И в магазине купить себе все, что не мог позволить себе раньше. Потратить деньги и тем самым отблагодарить себя за душевные труды, за преодоление своей гордыни. И тогда настроение выправится, и наступит гармония и умиротворение. Тебе станет казаться, что если у человека не бывает конфликтов, то это как раз не нормально. А еще бывает так: ты с большим трудом выкроил время и выбрался на почту, чтобы получить деньги за свои писательские труды. И вот ты стоишь полдня в очереди, а продвинуться удается всего лишь на одного человека. И тут перед тобой появляется некто, кто очень-очень медленно говорит, и еле-еле пересчитывает деньги, а стопка – очень-очень большая…. А счетный аппарат, как назло, сломался. В такой ситуации раньше лет десять тому назад, ты бы плюнул, развернулся, и пошел бы восвояси. А тут ты не торопишься. Ты перелистываешь от начала до конца только что купленную книгу. Аккуратно так, страничку за страничкой…. В общем, всем своим видом демонстрируешь: некуда мне спешить. Зато, к твоему приходу домой, ужин уже готов (как хорошо, что не тебе его пришлось готовить), и ты садишься есть…. Или вот – на работе вдруг случится переполох, и кто-то из коллег начинает поднимать бучу. А ты - спокоен, ведь понимаешь, что горячиться и нервничать - без толку. Это признак беспомощности…. А то вдруг умрет твой близкий друг. И уже не вернуть чего-то, что связано с ним или с ней. Его или ее глаза уже больше никогда не взглянут на тебя, его или ее уста уже больше никогда не вымолвят ни слова… И ты знаешь это, но, в тоже время думаешь: как же так, он или она…. в общем - они же должны были мне еще сказать что-то важное, какие-то последние перед смертью слова, дать какое-то наставление. Например, о том, как надо хорошо прожить свою жизнь...

Глава нулевая
Время истекло, а я все еще здесь

Чтобы не закричать, мы тихо напеваем и бормочем себе под нос;
чтобы укрыться от мрака, нам нужно всего лишь закрыть глаза.

День за днем, месяц за месяцем воспоминания обрывками времени падают на мои напряженные нервы. Время….. Безобразная крыса, размером с собаку, которая все норовит уйти в мир иной. И я не могу ее удержать. Многие люди, вооружившись мечами, доспехами и собственной хитростью, пытались помешать времени пройти. Вот и я - возвела вокруг своего дома глухую стену, закрыла все двери и окна, пытаюсь сопротивляться времени, не отпускаю его. Но все это без толку. Одна только смерть поможет спастись от него, заградив тебя надгробной плитой. И нет других способов.
Несколько лет назад моя мать своей смертью показала, что она не хочет мириться с течением времени. Даже сейчас я могу ясно себе представить ее, погибшую от удушения... Ее последний вопль от нечеловеческого ужаса заусенцем стальной иглы впился в мою барабанную перепонку, и не выдернуть его оттуда никакими щипцами. Этот вой навсегда, навечно застыл у меня в голове.
А еще раньше мой отец, возомнивший о себе Бог весть что, порвал с моей матерью. Тогда для меня это казалось концом всего. А теперь, как будто, не осталось ни одного кровеносного сосуда, который бы нас с ним соединял… Мне кажется, таким образом и он попытался выразить свой отказ мириться с течением времени…. Мой отец…. Он все время напоминает мне героя одной притчи, которую я когда-то где-то слышала: был человек, который посеял семя и вскоре забыл об этом. А, когда он вернулся, семя уже проросло и превратилось в раскидистое дерево с созревшими плодами. Вот только, что это было за семя, и что за растение в итоге выросло?.. Человек попытался было восстановить цепь событий, вспомнить, как все было с самого начала, но был уже не в силах вернуться мыслями к истокам….
Время образуется за счет течения моих мыслей….
Сегодня я одна как перст, и это даже очень хорошо. Я уже не нуждаюсь в общении, я устала от шума большого города. От этого звука, как будто производимого роем невидимых мух, которые делают виражи в моей голове и все никак не могут утихнуть, как будто они живут только благодаря этому своему жужжанию. Люди всячески пытаются взять власть над этими невидимыми мухами, подчинить себе этот навязчивый звук. А я как раз не верю этому жужжанию. Когда мои силы столь ничтожны, как я могу просто взять и прихлопнуть этих мух? Все, что я могу сделать - это держаться от них как можно дальше.
Я живу в старинном городе П. В доме, оставленном мне по наследству моей матерью, от чего мне очень спокойно на душе. Этот домик весьма уютен. Он весь состоит из дверей и окон. А от веранды здесь веет уединением.
Как ни странно, одинокая, самостоятельная жизнь не приносит мне беспокойства. Раньше, когда я жила вместе с родителями, я, вообще-то, не была обласкана особым теплом и уютом. А сейчас - очень даже неплохо. Время как будто устало от беспрерывного бега по кругу, застыло на месте - в моей комнате, словно свалившись от изнеможения. Время остановилось… Это отпечаталось и на моем лице: оно перестало стареть. И выглядит так же, как многие годы назад.
Жаль только, что мое сердце преждевременно постарело. Все вокруг как будто замедлилось и погрузилось в сон.
Например, я больше не спорю с людьми, потому что я уже поняла, что все споры не имеют никакого отношения к истине. Суть споров в том, кто в данный момент окажется в более выгодном положении; кто выиграет, а кто проиграет, а это для меня уже не имеет никакого значения.
Для меня та земля, что у нас под ногами, больше не является дорогой. Теперь я думаю, что это как бы шахматная доска, где каждый пальцами ног обдумывает свой следующий шаг. А вот если кто-то захочет вместо пальцев ног использовать голову для обдумывания этого шага, то он сам будет в ответе за непременно последующее за сим одиночество. Такие люди - как старики, которые, как вопросительные знаки, будут стоять около дороги, и терзаться в одиночестве и тишине мыслями о своем следующем шаге.
Я люблю суши. Я как бы открыла свое течение "суши - истов". Мне кажется, что только те, кто ест суши, не путают свое тело с духом, только у таких людей взор остается чистым и прекрасным.
А еще я люблю все те растения, которые наводняют мой балкон. Я счастливчик: мне не нужно искать уединения в каких-то парках, которые все равно полны суматохи, и где я не найду требуемого покоя для созерцания. Мне достаточно сидеть у себя на балконе и наслаждаться собственноручно выращенной флорой. И вдыхать собственный, никому больше не принадлежащий кислород.
Несколько дней назад мой друг Цилуо, который работает врачом, предложил мне приехать к нему в госпиталь. В телефонном разговоре он заботливо расспросил меня о моем состоянии. На что я ответила, что не хочу видеть людей. Никаких «посторонних» людей.
Как я устала от тех, кто живет за пределами моего дома. Слова людей с улицы подобны свету луны: они не греют, хотя от них и светло. По сути, любые слова представляют собой полную бессмыслицу. Однако же люди убеждены, что общение - это удовольствие. Но это все равно, что верить в то, что нарисованной булкой можно утолить голод.
Мне для тела не нужно никаких таблеток. Точно так же для духа мне не нужно никакой веры.
Поэтому, я сказала ему, что если мне это будет нужно, я приду в его госпиталь.
Цилуо же сердито заметил, что моя болезненная тоска, в виду которой я только и делаю, что сторонюсь людей, уже не подлежит лечению. И даже имя моей болезни назвал – депрессия.
А я знаю: цивилизация в том и заключается, чтобы давать имена всем непонятным людям и явлениям. Но это же только названия. Вот меня, например, зовут Ни Нюню. Но это - всего лишь форма, и поэтому мне абсолютно все равно – будут меня звать «Ни Нюню» или «Маленькая Собачка».
А пока я лежу на боку в своей массивной мягкой кровати. Кровати, которая похожа на плот в океане, или, нет - на замок среди суматохи мира. Моя кровать - моя женщина и мой мужчина….
Одинокий луч, как язык пламени восходящего, летнего солнца, с примесью внешнего бессодержательного гомона, просочился через зазор в шторах и, попав в поле моего зрения, начал выписывать танец времени на веках моих уставших, едва приоткрытых глаз.
Я не люблю, когда на меня падает солнечный свет, потому что это лишает меня чувства безопасности, обнажает меня. Это похоже на то, как если бы все мои органы были выставлены на показ всему свету. Я прихожу в смятение, мне необходимо моментально поставить караул на каждом миллиметре моего тела, чтобы не позволить лучу света подглядывать за мной. Однако, в мире так много солнца…. И, вообще - взгляд любой пары глаз намного опаснее, куда более угрожающ и агрессивен, чем солнечный свет…. И все равно, мне кажется, если луч света доберется до моего нутра и обнажит его, тогда я почувствую, как теряю саму себя, как будто меня самой себя лишают. В таком случае – лучше уж я сама распрощаюсь с жизнью и уйду из этого мира добровольно.
Потому что я знаю: жизнь, в лучах любого света, всегда будет полной ложного лоска и торопливых фраз.
Я родилась в одну ничем непримечательную ночь 1968 года, тихо и спокойно отделилась от беспокойной матки своей матери, и, подобно испуганному ягненку, издала свой первый смятенный визг. Я запомнила первый луч света: он был мягким и светло-голубого цвета. Но он был наполнен ужасом непривычного для меня мира. Вот, с тех пор, я и не люблю яркого солнца.
Если верить гороскопам, женщина, рожденная в то время, когда родилась я, должна быть в своих убеждениях такой же непоколебимой, как испанская святая монахиня Тереза Авильская. Однако, сегодня, спустя уже 30 лет, я поняла, что так и не смогла преодолеть боязни перед этим лучом света, раздражающим глаза. Я лежу на кровати и чувствую, как он скачет по моим векам, а время неумолимо движется вперед.
Когда-то я была ангелом, но и ангел может вырасти и превратиться в беса, потерявшего рассудок. Ведь известно, что дорога в ад, очень может быть, вымощена теми, кто идеализирует дорогу в рай.
Как же тяжело…. Этот удушливый свет забирает в свой плен все мои слова, все мои мысли и они обращаются мертвыми камнями.
Сейчас я не хочу вставать с кровати, да и почему я должна вставать? Ведь я не должна как большинство людей бежать на работу, бежать, чтобы заработать себе на хлеб насущный. Ведь мне достаточно обеспечить себя необходимым провиантом и одеждой, а большего мне и не нужно.
Я открываю глаза и упираюсь взглядом в совершенно непонятно откуда взявшуюся кляксу на подушке. Я сверлю ее взглядом, исследую довольно долгое время. А в это время моя душа как будто отделяется от тела и начинает парить надо мной и разглядывать, словно в трехмерном изображении, меня саму, оставшуюся на кровати. Таким образом, я еще больше сосредотачиваюсь на этой кляксе, пытаясь вернуть свою душу обратно в тело. Здесь, в моей спальне цвета роз, на этой кровати, которую я уже больше года ни с кем не делила, не может оказаться никакой другой жидкости, за исключением, разве что, чернильной.
Под подушкой у меня скопились листы бумаги. Я привыкла писать или рисовать, что взбредет в голову, лежа на кровати и подложив под листок подушку. Будь это обрывки моих дневников на бумаге, которые никогда не увидят свет, или письма без адресата, или какие либо сочинения в стиле «бормотания себе под нос» - без сомнений, это все есть продукт столкновения моего внутреннего «я» с внешним миром. Это есть доказательство того, что я дышу.
Часто я ловлю себя на том, что я теряю нормальное мироощущение. Я вдруг чувствую, что где-то рядом притаилась опасность, а во мне самой растет какая-то иная, бесполая «я». Прямо как в американском фильме «Зеркало». Там, в одном из эпизодов человек очень долго стоит перед запотевшим зеркалом. Окна в ванной закрыты и, казалось бы, откуда взяться ветру, который вдруг внезапно появляется и начинает колыхать занавеску. Занавеска эта как раз отлично закрывает все интимные места стоящего около зеркала. И вы не знаете, какого пола этот человек, потому что он не хочет, чтобы вы об этом знали. И вот он самовлюбленно разглядывает себя в зеркале, предусмотрительно закрыв дверь в ванную, потому что давно мечтал уединиться и отдохнуть от грязной реальности, которой он так долго принадлежал. Но, кажется, в воздухе разлита опасность. Как будто за человеком следят много пар глаз. И явно не с лучшими намерениями.
Я часто ощущаю себя тем человеком в зеркале. В этом блеклом изображении, в этом бесполом существе я узнаю себя. И тогда мне начинает казаться, что внешний мир – как зазеркалье – постоянно искривляется, меняет форму, как будто все вокруг - плод моего воображения.
Я никогда не получала никаких знаний. Ни религиозных, ни философских. Ни западной, ни восточной школы. Но всегда была сторонницей идеи, что учиться никогда не поздно. Сегодня мне необходимы базовые знания о себе самой, о своей личности. Мне кажется, у меня - то самое, пресловутое, раздвоение этой личности. И я по-прежнему переживаю, что если в один прекрасный день я потеряю контроль над ситуацией, то сойду с ума.
Рассвет бил меня своими лучами по глазам, как будто резал стеклом; я сфокусировала взгляд и увидела на подушке чернильную кляксу, которая, скорее всего, появилась там по причине моей неаккуратности.
Эта клякса очень похожа на карту с пустым центром. Пустота как будто отражает безысходность окружающего нас мира: нашу опустошенность, нашу изолированность, нашу разобщенность и нашу жажду любви. В верхнем углу этой кляксы-карты - как будто нарисованы горные козлы: самец с самкой, которые олицетворяют два пола. Они, вроде бы, хотят друг друга и, в то же время, между ними пролегла пропасть. Эта пропасть, этот разрыв, зияющий ров, бесконечная черная дыра – ровно посередине моей карты. А по краям этой пропасти стоят разные странные звери. И они венчают композицию этаким «тяни-толкаем», они тянут друг друга к себе, одни – в одну сторону, другие – в другую.
Я не хочу вставать с кровати, я хочу оставаться перед этим замысловатым пятном и капаться в своих ассоциациях.
Уже год тяжелые раздумья составляют основную часть моей жизни. В сегодняшнем мире все стремятся к позитиву и радости, все кричат о том, как они необходимы. А мое настроение – просто не лезет ни в какие ворота.
Вообще-то, безудержная радость, радость без задней мысли, - это ущербность. Равно как и безудержное уныние.
Мне кажется, жизнь так же пресна, как много раз заваренный чай. И я осушаю чашу безвкусной жизни день за днем. Ничто не может придать мне бодрости, и я не знаю, как изменить ситуацию. За свой не очень длинный век я, кажется, испробовала все - и то, что было мне необходимо, и то, от чего надо было бежать.
Возможно, мне просто кто-то нужен. Возможно, это должен быть мужчина. А, может быть женщина, юноша или старуха. Возможно, это могла бы быть даже собака. Я уже больше не выдвигаю никаких ограничений и требований к своему гипотетическому избраннику. И даже готова отказаться от своих дуратских идеалистических взглядов, принять ущербность, непохожесть на других. Пусть все думают, что только секс - это глупо. Мне – все равно!
Для меня - любовник - это не обязательно человек с половой принадлежностью, это может быть и бесполое существо. Потому что пол - это своего рода приправа - вещь совсем не обязательная.
Я никогда не выбирала партнера по половому признаку. Это не было для меня решающим. Гораздо больше меня всегда волновал вопрос: как прожить ущербному человеку в ущербном мире?

Глава первая
Танцующие следы на фоне черного дождя
Эта женщина - открытая рана. Крепость, по направлению к которой мы движемся.
Ее глаза излучают необыкновенный свет, лучи которого освещают нам дорогу.
Женщина – «рана» - это наша мать. Она нас родила, и теперь мы должны беречь ее!
Тогда мне было одиннадцать или даже меньше. Стояло лето. Погода была очень похожа на мое собственное настроение, т.е. была такой же отвратительной. Моросил дождь, и моя рука была страшно недовольна тем, что капли попадали на нее. Но я уговаривала свою руку: «Нет, девушка «нет», мы не будем сердиться». Я часто обращалась к своей руке: «девушка «нет», потому что рука моя имела власть над моими желаниями. Это она могла сказать моему разуму: «нет». Ноге же я говорила: «Да, девушка «да». А называла я свою ногу «девушка «да», потому что она отвечала за мою плоть, которой я редко могла отказать. Так вот я говорила моей «девушке «да»: пойдем домой, посмотрим, как там наша мама». И так, руководя своими «дамами «да» и «нет», шла я домой, на протяжении всей дороги успокаивая их по очереди. Но конечно, такие разговоры я вела про себя, чтобы никто ничего не мог услышать и понять.
Иногда я думаю, что во мне одной сразу несколько людей: так насыщена моя внутренняя жизнь. Все эти люди, не переставая, общаются, рассуждают и спорят, рассказывая друг другу о своих проблемах. А уж проблем-то у меня хватает.
Так вот. Шла я и мокла под дождем. И, подняв голову от своих насквозь мокрых дам «да» и «нет», я страшно удивилась, потому что никто вокруг меня не был настолько же мокрым, как я. Вот почему, почему, как только начинается дождь, я мокну всегда самой первой? Я не понимаю. Однако, я более разумна, нежели мои дамы «да» и «нет», так как я не сержусь. Ведь какой толк в том, чтобы сердиться?
Помню, однажды, после шквалистого ливня, наш садик был наводнен опавшими листьями. Около порога нашего дома росло огромное финиковое дерево, которое было гораздо больше тех деревьев, что описывались в школьных учебниках. Это вообще было самое большое дерево, которое я когда-либо видела в жизни. Ветви его раскинулись с востока на запад нашего садика, вросли в забор дома, заполонили весь двор. Каждое лето это дерево дарило нам сладчайшие медовые финики. В тот раз, я, как обычно побежала в сад собирать опавшие после дождя плоды, и заметила малюсенького воробушка. Он сидел на сломанной стихией ветке, вертел головкой, отряхиваясь от воды, и не понимал, что же с ним произошло. Я бережно взяла бедняжку, отнесла в дом, посадила в клетку, принесла ему свежей воды и немного рису.
Мама мне сказала: «Зачем ты закрыла его в клетке? Он же там умрет. Отпусти его домой, к его семье».
А я стала ее убеждать, что буду любить его, как своего сыночка. Стану ухаживать за ним и кормить с рук.
Мама ответила: «Не будет он есть твоей еды».
Я не поверила. А ведь она оказалась абсолютно права: через несколько дней воробушек действительно умер. От голода. Он сам себя заморил, горделиво отказываясь от всего, что я ему предлагала.
Соседский мальчишка, увидев, что я взяла воробушка, где-то подобрал кошку. Несмотря на то, что она жила до этого на улице, кошка была холеной, жирной и лоснящейся. Она просто поразила меня своим приспособленчеством. Как только она видела еду, она бросалась на нее, как будто это был ее последний шанс поесть. Если была возможность прилечь, она не отказывала себе в этом удовольствии. Если в поле ее зрения оказывались люди, она начинала вилять хвостом и терлась мордочкой о ноги, добиваясь ласки. Она брала от жизни все и любой ценой. И считала эту жизнь своей должницей. Ее судьба была прямо противоположна судьбе моего упрямого воробышка. Ее пример заставил меня возненавидеть кошек, их приспособленческую породу. В моих глазах они выглядели беспардонными конъюнктурщиками. И все те кошачьи морды, которые потом я видела в жизни, ничуть не отличались от той, самой первой.
Тот случай с воробышком и кошкой отпечатался на моей подкорке. Он преподал, мне, одиннадцатилетней, жизненный урок: никогда не злиться, даже если тебя окружают только коты-приспособленцы. Я, не переставая, целовала свой указательный палец, приговаривая: "Палочка, мы не должны злиться, иначе мы умрем от злобы". Я называла свои указательные пальцы "палочками", подразумевая палочки для еды.
Мама говорила, что, когда идет дождь, то, чем быстрее бежишь, тем больше воды попадает на тебя. Однако тогда я вообще не двигалась, стояла на одном месте, и, тем не менее, промокла до нитки. Потом я решила проанализировать: почему же так произошло? Я поняла, что мои внутренние «бесы», мои множественные внутренние «я», в общем, то, что не увидишь невооруженным глазом…. это они бегут слишком быстро, собирая всю воду на мое тело.
Я одна побрела по направлению к дому. В моем детстве я всегда была одна: никто не хотел быть моим другом, потому как в классе я была самой маленькой. Никому до меня с моим хиленьким телом не было никакого дела. И мой взбалмошный характер не позволял мне быть гармоничной частью общества. Более того, наш классный руководитель, господин Т, настроил всех против меня: весь класс объявил мне бойкот. С тех пор я точила на него зуб: я никак не могла понять, почему он настроил всех против меня? За что мне объявили бойкот?
В детстве я очень злилась и обижалась на господина Т: мне казалось, он хотел выставить меня перед всем классом полной дурой. Положим, я была не самой сообразительной в классе. Я просто очень нервничала, когда на уроке меня что-то спрашивали, терялась до такой степени, что, спроси меня, где право, а где лево, я бы не смогла ответить. Нервничая, я так теребила свою косичку, что она полностью расплеталась, и дома маме приходилось делать мне новую. Но я точно могу сказать, что я была не самой глупой в классе.
Однажды учитель Т вызвал мою маму в школу. Тогда он попросил ее отвести меня в больницу на обследование – посмотреть, все ли у меня в порядке с головой, не ущербна ли я. Ведь, по его словам, я, когда меня спрашивали, ничем не отличалась от глухонемой, говорила «белое» на «черное», и мыслями была где-то далеко.
Господи, он так ядовито использовал это слово «ущербная»…
В то время, учителю Т было лет двадцать девять, а он посмел с таким апломбом, так невежливо говорить с моей мамой, которая была лет на десять его старше.
Я помню, тогда мама, держа меня за руку, с уважением и подобострастием смотрела на учителя Т. Мы все трое стояли как вкопанные огромные финиковые деревья в учительской. А сзади нас находился здоровенный цементный стол для пинг-понга, на поверхности которого были выбоины, оставленные временем. Когда шарик попадал в эти впадины, траектория его полета менялась, и комнату пронизывал пронзительный треск, от которого нельзя было укрыться, и который был для всех полной неожиданностью.
Мы стояли друг напротив друга. И со стороны, наверное, выглядели непримиримыми врагами. Фигура учителя Т возвышалась надо мной, как гора.
….
Продолжение следует… или нет?