И сказала женщина:

  - Будь проклята Любовь, которая убивает меня. Раскрасьте смертью Нил. Закутайте в траур облака. Превратите Египет в гробницу.

 Так и случилось. И страх опускался по реке. И смерть укоренилась на берегах. И в ад превратился мир.

 Исполняя приказ, огромная черная туча заволокла небо, на котором никогда не бывает облаков. Это было небывалым зрелищем, как будто упала вуаль Богини предательницы. Казалось, что гниющая кровь проливалась на ветвистые пальмы, на заросли папируса, на огороды и сады, которые когда – то были плодородными.

 Королевская галера царственно медленно плыла в поисках самых отдаленных уголков королевства; туда, где оно терялось в пустынях, которые простирались в поисках неизвестных тропических лесов; туда, где, как поговаривают, рождается Святая Река.

 Чернота сопровождалась гимнами, такими же грустными, как и сам день. В воздухе витал постоянный звук сотни страдающих литавр. Это был звук сотни весел, ударявшихся о воду, ставшую такой же черной из-за грусти.

 Берега заполнились крестьянами, уроженцами ближайших деревень. Они шли, выстраиваясь в процессию, и в их испещренных морщинами лицах, в их морщинах, пересекавших загорелые от солнца лица, удивление чередовалось со страхом. Они бросались на землю, прятали голову меж тростника, били себя в грудь заостренными камнями и натирали глаза грязью, как было принято с давнейших времен, когда умирал монарх или когда природа прерывала свой неумолимый ход из-за того, что боги были недовольны.

 Запахи, которые рассеивали повсюду черные рабы с корабля.

 Ночные запахи Александрии! Смешанные испарения сандала и мускуса; ароматы ладана и пачули, которые усыпляют чувства; колебания гелиотропа и лилий, смешанные с масляным соком, который источали гардении, когда прикасались к гениталиям девственницы.

 При контакте с воздухом, смесь ароматов окрашивала его в траур. И эта одурманенная атмосфера падала на крестьян словно цепь. Самая жуткая ночь овладевала днем. И все трактовали ее как предзнаменование конца света, следуя надписям на старинных храмах.

 Крестьяне принимали катастрофу, распевая похоронные псалмы, выученные на великих погребениях и передаваемые из поколения в поколение.

 Когда же рабы, разбрызгивающие ароматы, недолго отдыхали, искусственное облако растворялось. И посреди короткой паузы, почти на рассвете, утешительно вздымались родные воды Нила, которые величаво бороздил нос корабля в форме папируса. И в лучах алой зари, которая появлялась дальше по течению, появлялись очертания корабля Клеопатры Седьмой.

 Она плыла в сердце Египта, Ее Величество царица Александрии!

 Тогда то и поняли крестьяне, что знаменитый корабль был в трауре. Черные были паруса, черная палуба, абсолютно черные украшения корабля и даже королевские штандарты были черными. Неужели это все не знаменовало какое-либо мрачное чудо? До вчерашнего дня этот корабль был роскошным, более ярким и блестящим, чем все золото из шахт Синаи, более ослепительный, чем все цвета колонн в храме Амона. Он походил на сундук, полный сокровищ, а сегодня он был урной для умерших. Он рассекал моря до самого Рима, а сегодня казался старым вороном, который как будто умирал в неведомом одиночестве пустынь.

Какой же приказ, произнесенный в далекой Александрии, разрушил все изящество той галеры, спрятанное под маской настолько черной, как туча, давившая на синие воды Нила?

 Это был крик Клеопатры. Она произнесла это с поднятыми ввысь руками, словно призывая всех богов, будь то греческих или египетских,  к мести:

  - Смерть на мою неблагодарную любовь! Да будет траур на моей галере, как была она вся в золоте, когда я плыла к нему на встречу. Сокровища Египта ослепили его алчность. Да похоронит траур Египта воспоминание о нем навсегда. Траур на мой корабль, министры. Траур на небеса. И даже на сам Нил, траур.

 Все было покрыто черным крепом, черные нарукавники носили солдаты, а дамы облачались в черные туники, дамы, которые были самыми приятными среди двора. И в завершение к похоронному появлению галеры, черным был и торжественный балдахин, хранитель трона, на котором раньше восседала королева, дабы созерцать медленное движение берегов во времена более счастливых плаваний.

 Но на том траурном троне остался только синий платок, который оставила Клеопатра. Он был символом его отсутствия, не заменимым никем.