Я видел его всего один раз в Барселоне, в модном кабаре Бокасио, за несколько часов до его ужасной смерти. Он был окружен компанией молодых шведов, которые пытались заставить его поехать с ними. В два часа ночи они собирались отправиться в Кадакес для продолжения празднования. Их было одиннадцать и было сложно различать их, потому что мужчины и женщины выглядели одинаково: красивые, с узкими бедрами и длинными золотистыми волосами. Голова его была покрыта черными кудрями, кожа его была гладкой, серо-зеленого оттенка, это характерная черта карибов, чьи матери предпочитают прогуливаться в тени. У него был арабский взгляд, смущавший шведок и, возможно, некоторых шведов. Они посадили его на барную стойку, словно куклу, и, распевая современные песни, хлопая в ладоши, они пытались уговорить его поехать с ними. El, aterrorizado, les explicaba sus motivos. Напуганный, он пытался объяснить, почему не хочет ехать. Кто-то даже крикнул, потребовав оставить парня в покое, но один из шведов лишь повернулся к тому человеку, умирая со смеху.

-         Он наш, - крикнул швед, - мы подобрали его на помойке.

  Я зашел с друзьями в кабаре немного раньше описанных событий и по коже пробежал холодок недоверия к шведам. Однако причины отказа у парня были веские. Он прожил в Кадакесе до предыдущего лета, где был нанят в одну из популярных таверн петь песни Антильских островов, пока его не настигла трамонтана. Ему удалось сбежать оттуда на второй день, и он пообещал себе, что никогда не вернется назад, ни с трамонтаной, ни без нее. Он был уверен, что вернись он снова туда, его ожидает смерть. Это была карибская убежденность, которую не смогли бы понять эти северные рационалисты, возбужденные летом и крепким каталонским вином.

  Кадакес – это одно из самых красивых мест побережья Коста Брава, а также лучше всего сохранившееся. Это за счет того, что единственная дорога, по которой можно туда добраться, - это узкий, извивающийся карниз на краю бездонной пропасти. Нужно иметь немало смелости, чтобы ехать по такой дороге со скоростью больше пятидесяти километров в час. Дома в этом городе издавна были низкими и белыми, построенными в традиционном стиле рыбацких деревень на Средиземноморском побережье. Летом, когда стоит такая жара, что кажется, она пришла из африканских пустынь, Кадакес превращается в адский Вавилон, наполненный туристами со всей Европы. Однако весной и осенью, в самые приятные сезоны в Кадакисе все постоянно думают о трамонтане, северном ветре, упорном и жестоком, который, как говорят местные жители, несет в себе частички безумия.

Около пятнадцати лет назад я был частым гостем Кадакеса, пока однажды трамонтана не встала на нашем пути. Я почувствовал ее еще до того, как она пришла, у меня было необъяснимое предчувствие, что что-то произойдет. У меня испортилось настроение, без причины мне стало грустно, и  казалось, что мои дети, которым тогда еще не было десяти лет, следят за мной враждебным взглядом. Привратник (привратник) зашел к нам немного спустя, он принес ящик с инструментами и морскими канатами, чтобы укрепить двери и окна. Он не был удивлен моим состоянием.

- Это трамонтана, - сказал он, - меньше, чем через час будет здесь.

  Он проводил большую часть времени в своей комнате, одинокий, как и всегда. Говорил он мало, но всегда прямо и четко.

   В тот день, пока он укреплял двери и окна, он говорил о трамонтане так, будто бы это была кошмарная женщина, но без нее его жизнь бы потеряла всякий смысл. Я удивился тому, что моряк отдает подобную дань уважения ветру с суши.

-         Дело в том, что это ветер самый древний, - сказал он.

Казалось, что год для него измерялся не днями и месяцами, а приходами трамонтаны. «В прошлом году, через три дня после второй трамонтаны у меня был приступ колик», рассказал он однажды. Вероятно, это объясняло его веру в то, что каждая трамонтана делает человека старше на несколько лет. Его одержимость трамонтаной заставила нас с нетерпением ждать этой смертельной и желанной встречи с ней.

  Нам не пришлось долго ждать. Как только привратник вышел, послышался свист, который понемногу становился все громче и пронзительнее. Вначале ветер дул порывами, с каждым разом все чаще и чаще, пока не сделался монотонным. Он не останавливался и не ослабевал, дуя с такой силой и жестокостью, что казался чем-то неестественным. Из окон дома была видна гора, то есть ветер дул прямо на нас и угрожал сорвать канаты с окон.

  Мое внимание привлекло то, что погода оставалось замечательной, светило солнце и небо было невозмутимым (ясным) настолько, что я решил выйти с детьми на улицу, чтобы взглянуть на море. В конце концов они росли во время ураганов на Карибах и землетрясений в Мексике. Нам казалось, что ветер, каким бы он ни был, не сможет помешать нам.

  Мы спокойно прошли вдоль подветренной стороны дома, но как только мы обогнули незащищенный угол, нам пришлось вцепиться в столб, чтобы не упасть, таким сильным был ветерТак мы и стояли, любуясь неподвижным прозрачным морем в разгар стихийного бедствия. Затем привратник и еще несколько соседей пришли к нам на помощьИ только в тот момент мы поняли, что единственным верным решением, будет оставаться в запертом доме столько, сколько будет угодно Господу. И никто не мог предположить, до каких пор ему будет это угодно.

  Прошло два дня, и нам казалось, что этот ужасный ветер послан кем-то, чтобы навредить кому-то, какому-то конкретному человеку. Привратник заходил несколько раз в день, беспокоясь о нашем душевном состоянии, и приносил фрукты.

Среда, день, когда не происходило ничего, кроме этого ветра, была самым длинным днем в моей жизни. Должно быть это случилось утром, когда еще не начало светать, мы все одновременно проснулись, подавленные абсолютной тишиной, которая могла бы быть тишиной смерти. На деревьях, растущих у горы, не двигался ни один листочек. Поэтому мы вышли на улицу, когда еще не зажегся свет у привратника, и наслаждались утренним небом с множеством сияющих звезд и сверкающим морем.

Когда мы вышли, мы заметили, что в комнате привратника свет погашен. Однако когда мы вернулись домой, море все также светилось, а вот в каморке привратника было темно. Удивленный, я постучал два раза и, не получив ответа, толкнул дверь. Кажется, дети увидели это первыми и закричали от ужаса. Старый привратник висел на веревке, привязанной к средней балке. Его тело все еще покачивалось от последнего порыва трамонтаны.

  Полностью оправившись от впечатления, с чувством преждевременной ностальгии, мы уехали из города раньше назначенного. И твердо решили никогда больше не возвращаться в это место.

  Поэтому в ту печальную ночь я как никто другой понимал ужас который испытывает тот, кто не хочет возвращаться в Кадакес, потому что уверен, что его ожидает гибель. Однако не нашлось способа убедить шведов, и, в конце концов, они силой забрали парня с собой. Они засунули его в свой фургон под шум и крики, раздававшиеся от разъяренных посетителей, и в этот утренний час отправились в Кадакес.

  На следующее утро я проснулся от телефонного звонка. Я забыл закрыть шторы, когда вернулся с вечеринки, и не имел понятия, который сейчас час, однако комната была наполнена летним солнечным сиянием. Тревожный голос в трубке, который я не сразу узнал, заставил меня окончательно проснуться.

-         Помнишь парня, которого увезли сегодня ночью в Кадакес?

  Дальше можно было не слушать. Все произошло так, как я и предполагал, и даже более драматично. Парень, охваченный ужасом неизбежности возвращения, воспользовался невнимательностью шведов и выпрыгнул на ходу из фургона прямо в пропасть в попытке избежать неминуемой гибели.

Январь 1982